Dear friends! Welcome to the Garm web site!

Story by Vitaly Ponomarev N 1

1. Лето в горном обрамлении Центрального Памира жаркое и сухое. Первые после лета дожди начинаются где-нибудь в ноябре. Но весной дожди там квасят всплошную, иной год прихватывая июнь. В эту пору в ущельях темно и сыро, как в погребе. Мощный облачный покров перекрывает их совсем низко. По травянистой зелени склонов, меж выходов скал, белесыми амебами ползают дымящиеся облачные сгустки.

Ручьи и водотоки в эту пору года вздуваются, мутнеют, становятся непроницаемо цветными - то шоколадными, то бетонно-серыми, то зеленоватыми, до впечатления, что в них течет не вода, а краска. Там, где они размывают юрские красноцветы, вода в них становится алой, как кровь. В особенности эффектно это ветвистое подобие обнаженной кровеносной системы смотрится с вертолета.
Ездить по горным дорогам в эту пору опасно. Склоны становятся до крайности неустойчивы. Самое простое - шальной камень, сорвавшийся со склона. Вон сколько их, то поодиночке, то россыпями, чернеют на ненастно отсвечивающей дороге. Ты сидишь себе в брезентовой кибиточке шустро мчащегося "бобика" и, как говорится, горя не знаешь, а наперехват тебе, может, уже скачет по склону твой камень... А то, бывает, со склона, перенасыщенного влагой, сорвется линза осадочных пород. Тысячи, десятки тысяч тонн грязи вдруг обращаются в разъяренного дракона. И вот это многоглавое лохматое чудовище, на лету выпуская когти, внезапным прыжком взвивается над дорогой...
Восточная мудрость: "Путник, помни: здесь жизнь твоя, как слеза на реснице!.."

В такую вот слякотную весеннюю пору мы небольшим отрядом - гусеничный тягач, "сейсмичка" - специальная грузовая машина с белой будкой, ну и, "бобик" - двигались в глубину гор вдоль реки Обихингоу. Где-то что-то должны были взорвать, а мы должны были записать сейсмические волны, излученные этим взрывом, и именно в той точке, куда нам и велено было ехать.
Путь нам преградил Сабзихарв, приток Обихингоу. В другое время года мы бы форсировали его без проблем, но сейчас он вздулся, снес пешеходный мост, широко разлился по каменному курумнику, вода в нем превратилась в тяжелую глинистую пульпу.
Мужики выбрались из машин на свежий воздух, под мелкую дождевую морось, и столпились на самом краю берега, над сильно бьющей в берег беснующейся хлябью.

- Ну, что будем делать? - спросил Ричард, начальник отряда.
У Ричарда были большая борода и большая лысина. Стас как-то сказал, что если бы Ричарду перевернуть голову вверх бородой, то он вполне бы сошел за нормального человека.

Ричард был мудр. Не помню случая, чтоб он высказал свое мнение. Он всегда молча слушал, что скажут другие, а выслушав, на выбор непререкаемо повторял, уже как свое, то, что показалось ему в данной ситуации наиболее приемлемым.

Мозговая атака разрешилась такой диспозицией: вначале поищет брод и форсирует реку тягач, а потом переправятся машины. Если какая застрянет - ничего страшного: а тягач на что?

На тягаче поехали Славка Сычев с Лехой Кондратьевым. Славка - коренастый крепыш, домкрат. Леха - длинный такой фитиль, с виду щупловатый, но в деле прочный, как капроновая веревка: фитиль он и есть фитиль.
С улыбочками полезли в люк. Тягач - фактически, тот же танк, - загремел мотором, пустил волну голубого чада и, раздавив невысокий бережок, тяжело посунулся в бурлящую хлябь, так и вздыбившуюся у его железного борта.
Ничего, пошел...


Тягач добрался примерно до середины разлива, а там вполз днищем на подводный камень, как танк на надолб, и засел на нем намертво. Какое-то время тягач бесполезно гонял гусеницами глинистую хлябь. Потом люк открылся и из него наверх выбрались Славка и Леха - оба усатые и с теми же улыбочками.

Как говорится, приехали... Им кричали - пытались давать советы с берега. Они с цветущими улыбками шевелили пальцами около ушей - ничего, мол, не слышим!.. Стас сказал: он знавал одну бабку. Ты ей: "Бабуль! Где яблоки брала?.." А та: "Ничего! Живу пока!.."

- Ну, что будем делать? - спросил Ричард.
По опыту я знал: тягач в речке не останется. Быть того не может, чтоб мужики чего-нибудь не придумали. Пусть к вечеру, но на той стороне мы будем все. Хотя, казалось бы, что тут можно придумать? Я и не старался. Если кто из читателей считает себя сильно башковитым, пусть пока закроет эту страницу и попытается сообразить, что бы тут можно сделать. Подскажу: решение есть, притом элементарно простое. Как все гениальное.

И что ж? Додумались. Притом - кто? Валентин!..
Его мысль была в том, что хорошо бы найти подходящее бревно, переправить на тягач, завести его поперек гусениц и привязать. Тягач затащит бревно под себя и, в упоре на него, когда оно дойдет до камня, сам же себя с камня и стащит.

- Слушай, как ты до этого додумался? - удивился Стас. - У тебя же голова с кулачек. Мужики, знаете, что я заметил? Те, кто со мной пообщаются, потом сильно прибавляют в уме.
- Значит, так, - нахмурив бровь, указал Ричард. - Надо найти подходящее бревно...

Легко указать: "Найти бревно!" Это же - Таджикистан. Бревна там на дороге не валяются. Но мужики оперативно расползлись врассыпную, как муравьи, и бревно нашлось. Его вытащили из камней почти у самой Обихингоу.
Халил, водитель сейсмички, позеленел, когда увидел, что за бревно эти орлы раздобыли: оно было с разрушенного моста. Таджик ни при каких обстоятельствах не возьмет с моста даже палку. Того, кто отважится на такую дурость, ждет что-нибудь такое, хуже чего не бывает. Джинны таких вещей не прощают.

Халилу привели резоны: во-первых, на нем не написано, что оно именно с моста - оно, может, откуда-то еще; во-вторых, это с моста брать нельзя, а теперь, когда он разрушен, это просто бревно, да и все. Стас же сказал, что запрет касается только таджиков. На нашего брата, мол, юрисдикция джиннов не распространяется.
В общем, умничали-умничали, а прав оказался, все-таки, Халил.

2.
Тут я сделаю одно почти философское отступление.
Одно время пошла мода на «принципы»: «Принцип Питера» и так далее. Сейчас они насчитываются десятками. В струе этой моды я одно из своих жизненных наблюдений сформулировал в виде «Принципа Омеги». Его смысл вот в чем: в нашей власти начать какое-нибудь дело, но что из этого дальше получится, нам уже неподвластно. Притом, как бы мы тщательно дело не планировали, развитие событий скорей всего пойдет именно по сценарию совершенно неожиданному – иногда по такому, что, как говорится, такое нам и в страшном сне не снилось.


А «Принципом Омеги» я называю эту эмпирическую закономерность вот по какому случаю.
У нас на курсе был студент, который имел удивительно большую голову на очень тонкой шее, из-за чего, как он ни бесился, все стали называть его Омегой. И действительно, его сходство с этой буквой греческого алфавита было потрясающим.

Вот с дипломами в карманах мы разлетелись по белу свету, и многие из нас друг для друга как в воду канули. Но не Омега. Спустя небольшие годы до меня о нем дошел такой слух.

По распределению он попал на большой карьер, где его определили на должность мастера по наладке экскаваторов.

Дело было зимой: ветрено, погода дрянь. Спасаясь от стужи, в машинный зал экскаватора забралась ворона. Слесаря из ремонтной бригады умаялись, пока, наконец, ее поймали.

Ну, поймали и поймали, а дальше что? Норовит долбануть клювом, сволочь, и все.

Позвали из теплой будки Омегу: как-никак, человек с высшим образованием. Хоть и молодой, но специалист. Может, он что-нибудь такое придумает.
Он и не подкачал.

Крепкую породу в карьере кололи взрывами. Для хлопца с головой достать там капсюль-детонатор и кусок бикфордова шнура ничего не составляло. Пока слесаря сноровисто держали ворону, стараясь, чтоб та кому не выбила глаз, Омега привязал ей к ноге детонатор. Далее ворону вынесли на свежий воздух, подожгли шнур и благословили: давай, лети, птичка!..

А теперь, читатель, поставь себя на его место и попытайся найти в его задумке какой-нибудь заметный изъян. Что она, ворона эта, к людям полетит? Да ни за что! Ну, а остальное, вроде бы, не страшно - шнур-то короткий...
Ворона и точно, тяжело маша крыльями, волоча за собой дымный след, полетела от людей. Но, не забудьте: было холодно, ветрено, а к ноге у ней был привязан детонатор, лететь ей было тяжело!.. Набрав высоту, ворона, чтоб немного передохнуть, села на провод высоковольтной линии электропередачи, питавшей карьер.

Осознав промашку, бригада заулюлюкала, засвистала, но тут светло и коротко блеснуло, сухо треснуло, и, как говорится, Ленского не стало. От вороны только перья полетели, а толстый провод, на который она уселась, перекусило взрывом, как нитку.

Энергосистема карьера не была закольцована, вот и все: карьер остановился. Через какие-то четверть часа черная "Волга" с тонированными стеклами и коротким штырьком коротковолновой антенны на крыше была уже тут. Омегу посадили в черный лимузин, и увезли, будто он был Бог весть какая цаца.

Итак, мужики приволокли бревно на самый край берега, привязали к нему конец веревки, и, собравши веревку в кольца, как лассо, метнули на тягач. Леха поймал веревку, а чтоб ненароком не уронить ее в реку, обмотал конец веревки вокруг своей талии.

Вот Леха со Славкой крепко ухватились за веревку, нашли упоры для ног, хорошенько уперлись - приготовились - и дали отмашку: бросай!..
- Тащи!!! - крикнули им и бухнули бревно с берега в бушующую реку. Его подхватило водой и понесло, как спичку. А далее события пошли на перекос, по совершенно неожиданному сценарию, - в полном соответствии с Принципом Омеги.

Леха свалял дурака в том, что обмотал веревку вокруг себя, а мы - в том, что привязали веревку к бревну не у его конца, как следовало бы, а ровно посредине. Вот этим и отличается практика от теории: в ней случаются разные оплошности, как бы потом, задним числом, они ни казались очевидны.


Итак, река утащила бревно вниз по течению, насколько позволила длина веревки, а там оно развернулось поперек течения и страшным рывком едва не сдернуло их обоих в реку. Ужас был в том, что Леха теперь не мог освободиться от в натяг обвившей его веревки. Пустяковая промашка оборачивалась смертельной угрозой. Сдерни сейчас веревка Леху в воду - и нету Лехи!..

Теперь все было в одном: удастся им втащит бревно в заводь, образовавшуюся за тягачом, где напор воды был послабее, - Леха спасен, не удастся - Лехе конец. Веревку можно было бы перерезать, но чем?.. Даже будь у кого из них при себе нож, в том предельном напряжении, в каком они удерживали бревно, нельзя было ослабить хватку и на мгновенье, хотя бы только затем, чтобы выхватить нож.

Это напоминало перетягивание на канате: кто кого, они или река. Но ставкой была жизнь. Лица их, как судорогой, сводило мукой запредельного напряжения. Лицо Славки, низко пригнувшегося к железной крыше тягача, вообще было жутким. Почерневшее от прилива крови, оно стало напоминать безобразно оскаленную маску какого-то африканского идола.

Мы на берегу на какие-то мгновенья остолбенели в полной растерянности. Но вот Стас - у него была практически мгновенная реакция - кинулся к сейсмичке, ухватил антенный шест из свинченных дюралевых труб и помчался берегом вниз по течению, где подбивало к берегу основную струю. Я не вдруг понял его мысль: если их стащит в реку, то, скорей всего, понесет мимо этого места. Я кинулся следом.

Борис Гайдис уже заводил свой "бобик" - не знаю, что он собирался делать дальше. Засуетились, каждый по-своему, и остальные. Вот бабахнул один выстрел, другой - Жорка, стоя над обрывом берега, пытался перебить жаканами натянутую в струну веревку. Но это просто только в кино...

Леха со Славкой устояли.
Как в перетягивании каната, веревка туго, медленно, вначале едва заметно, стала подаваться в их сторону. Движение это становилось все заметней - пошло-пошло! - и они - вырвали бревно в клин заводи!..
Ну, а дальше все вышло, как и планировали.


3.

Нас пригласил к себе тамошний лесник, Кабуддин. Он настаивал, чтобы мы разместились в ошхоне - комнате для гостей, - но для ужина мы расположились под навесом открытой веранды его глинобитного дома, смахивавшего на что-то вроде самодельной пещеры. Нам простелили курпачу - узенькие такие ватные одеяльца, чтоб на них сидеть, и принесли подушки, чтоб для удобства подбивать их себе под бока.

Гостеприимство горцев обычно объясняют тем, что это своего рода взаимовыручка, без которой в экстремальных условиях гор им бы не выжить. То есть, что, в конечном счете, и здесь своеобразно действует все тот же принцип: "Ты мне - я тебе." Но такое объяснение - скорей проекция западной ментальности на восточный обычай, не более того. Принять гостя для горца - это повод, счастливый случай показать величие, широту своей души. Принимая гостя, хозяин счастлив и горд. Гость для него не обуза, а благословенье божье. Кому Аллах шлет гостя - того он любит.

Крышу веранды подпирали кривые столбы. На крюке, вбитом в один из них, висел керосиновый фонарь. В черноте снаружи слабо посверкивала капель с крыши, - дождик все моросил, - и оттуда, из ненастной тьмы, шел шум и шорох переполненной водой реки. Шум напоминал фединги на ультракоротких радиоволнах: то становился слабей, то усиливался.

Сыновья хозяина, стриженые под ноль подростки, в маленьких цветных тюбетейках, щегольски сбитых на затылки, услаждали слух гостей игрой на сипловато звучавших дутарах, извлекая из них арабески восточной музыки...

Я, конечно, слышал эту музыку, рассчитанную на больших сибаритов, но она мне казалась чем-то вроде эфемерного звукового занавеса, - узорно расцвеченного, но слабенького, как паутина, - за которым в это время творилось что-то грозное. По временам шум в реке усиливался до того, что мной овладевала тревога: уж не сель ли это сошел?..

Места, где бы можно было поставить жилье, в горах мало. Жители гор, большею частью, селятся на конусах выноса, образованных глинистым и обломочным материалом, оставленным наслоениями бесчисленных селей, сходивших здесь в прежние времена.

Большие, катастрофически сели сходят по одному и тому же месту не так уж часто. Тем не менее, время от времени, пусть через десятки лет, но они сходят, и уносят десятки, а то и сотни человеческих жизней. Пока я в тех краях работал, при мне сошло три таких селя, - в Больджуане, в Джафре и в Ялдымиче. Теперь, достаточно мне услышать слово "сель", и у меня перед глазами возникают трупы людей, извлеченные из селя. Они похожи на примитивные изваяния из грязи, - что-то вроде каменных баб на скифских курганах... Селиться на конусах выноса - это все равно, что вить гнездо в стволе пушки, которая не известно когда, но выстрелит. Тем не менее, селятся...
По временам шум в реке, казалось, все нарастал и нарастал - до впечатления, что вот-вот утлая скорлупа глинобитной стены лопнет, и к нам сюда ворвется девятый вал селевой грязи. У меня даже пальцы ног поджимались: вот!.. сейчас!.. Но шум, достигнув какой-то своей высшей точки, вдруг шел на спад, и на душе появлялось то благостное чувство, с каким пассажир самолета, у которого в полете оказалось что-то не в порядке с двигателем, ступает, наконец, на земную твердь после благополучной посадки...

Что касается наших мужиков, то они на все это и ухом не вели. Да и по мне, думается, трудно было бы со стороны заметить, что я к чему-то там все время невольно прислушиваюсь.

Как это бывает после счастливо избытой опасности, обсуждались подробности. Всякая деталь обсасывалась до косточки. Шутили. Припоминали какие-нибудь другие идущие к делу случаи. Общим фоном была та некоторая приподнятость, гордое, - а, может, слегка хвастливое, это как смотреть, - ощущение "мы" как некоей гвардии, что ли, способной встретить внезапную смертельную опасность лицом к лицу и не прогнуться перед нею.
Где-то это так и было.

Бывает, что какую-нибудь экспедицию вдруг начинают преследовать несчастья. Обычно все норовят списать на рок. Или умничают: закон парности случаев и так далее. Но причина, мне думается, чаще всего в другом: просто в той экспедиции народ подобрался так себе. Вот хотя бы сегодня: дрогни Славка - и мы бы имели на руках покойника.


Леха - с ним все ясно: он боролся за свою жизнь. А вот Славка - спасал лехину. Ему достаточно было выпустить веревку из рук - и он вне опасности. Ну, не удержал, силы не хватило... Мало ли... Но он вцепился в эту веревку, как клещ. Я уверен: если бы река, все же, их осилила, они бы упали в нее оба. Славка бы Леху не бросил. Почему уверен? Не знаю. Это по человеку чувствуется.

- Ричард! Люди устали, продрогли, изнервничались... - с интонацией заботы о людях закинул удочку Жорка.
Ричард сделал категорический жест, обозначающий полную бессмысленность дальнейшего развития этой темы:
- На этот раз не дали. Нету. На это полугодие лимит исчерпан.

Леха, полулежа на курпаче, все посмеивался в свои пшеничные усы. Вот он, ни с того, ни с сего, с какой-то нагловатой ленцой расстегнул ремень, приспустил брюки и с той же пшеничной усмешкой выставил на обозрение народу свою голую задницу.

"Так. Интересно, - напрягся народ. - Что дальше?.."
Пригляделись: на светловато-смуглой мякоти в свете керосиновой лампы зияюще темнело какое-то пятно. Близко посветили на него фонариком и ахнули - мать честная! - это был густой кровоподтек. Да что! - рваная рана, по краям которой четко отпечатались какие-то полудужья, будто Леха выдрался из волчьего капкана.
"Что это?" - воззрились мужики на Леху.
- Славка укусил.
- Я?!. - поразился Славка, выкатывая глаза и запуская пятерню себе в кучери. - Вот же, блин! Совсем не помню!
Похоже, на последнем пределе, когда казалось, что вот-вот лопнут жилы, он, уже не помня себя, вцепился Лехе зубами в ляжку.

- Начальник! Надень на Славку намордник! Мы его боимся!
- Кондратьев! - велел было Ричард. - Вот тебе ключ, пойди в сейсмичку... Откроешь рундук, там...
- ... лежат намордники, - подсказали.
- Ладно, я сам.
Он взял фонарик и, набросив на плечи просторную плащ-накидку, ушел в моросящую тьму.
Его проводили взглядами, полными надежды.

К общему разочарованию, возвратился он всего только с пузырьком зеленки в кулаке.
Пока Ричард, сосредоточенно хмуря бровь, врачевал Леху зеленкой, народ подавал разные полезные советы в свободной форме, которые я тут лучше опущу.

Покончив с делом, Ричард махнул рукой - ладно, мол, что ж, однова дня живем! - с тяжким вздохом вытащил из кармана плаща и поставил на дастархан бутылку спирта.
- До особого случая хотел придержать, - грустно сказал он.
- Качать начальника!!. - радостно закричал народ.

Из тьмы вдруг накатила такая волна шума, что все примолкли: сейчас всех к растакой маме и...
- Если так дело пойдет, мы спирт не успеем выпить, - задумчиво заметил Стас.
Но нет, пронесло...
"Путник, помни: здесь жизнь твоя..."

- Ладно. За успех дела! - провозгласил Ричард, хмуря бровь.
Ну, под такой тост только враг народа не выпьет.
Выпив же, мужики с обновленным пылом стали философствовать на тему о том, почему же, все-таки, вышла такая нескладуха?..



Валентин склонялся к тому, что если берешься за дело, сначала надо, все-таки, все как следует обмозговать. Я стоял на том, что мозгуй - не мозгуй, но предсказать все до мелочей в новом деле невозможно. Все равно, выйдет как-нибудь по-своему. Халил же считал еще иначе. По его мысли, все оттого так вышло, что взяли бревно от моста. А что все в конце концов обошлось - так это от того, что бревно было, все-таки, от разрушенного моста. Ну и, к этому добавил Стас, еще от того, что юрисдикция джиннов на нашего брата не распространяется.

Продолжение следует

Add your opinion

Your name:
Your email:
Your opinion:

Please enter number shown on the picture:

• 14.05.2019. Гарм КСЭ через 30 лет.
  Дорог...
  
• 18.01.2014. Питер Молнар - лауреат премии ...
  
• 21.04.2011. Медаль Рида - Татьяне Раутиан!...
  
• 08.11.2009. Первым делом - вертолеты...
  ...
  
• 31.01.2009. Обновления на сайте! Новые ссы...
  

• Помню Бориса Палыча Волина - при нем...
• 
  Спасибо, девочки, за сайт! Я там род...
• 
  Привет...
• 
  Спасибо за ваш сайт. Я бывал в Гарме...
• 
  Работали на станциях Хаит, Чусал, Но...
• 
  5507...
• 
  Мой адрес V_usenko@ukr.net...
• 
  Добрый день, Анатолий! Прими мои соб...
• 
  Как определить дату этого снимка? Ви...
• 
  Мой дед, Виталий Пономерев умер 17.0...
• 
  Мне очень понравился это сайт. Спаси...
• 
  Великолепная фотография. Спасибо!...
• 
  Потерялся Виталий Стефанович. Если е...
• 
  Любимый дедушка, лучший человек на с...
• 
  До сих пор иногда снятся горы и КС...